На всю оставшуюся жизнь…

Когда началась война, мне было три года. Все наше село, и старые, и молодые копали канал. Жителям нашего села была выделена земля в нынешнем селе Петровка. Даст Бог, не будет проблем с водой, радовались люди.

Но однажды, ближе к обеду, с дедом Матвеем, который на бричке привозил воду работникам, приехал человек. Вслед за ними приехал верхом на лошади встревоженный председатель колхоза. Незнакомец собрал людей и сообщил плохую весть. Хоть мы и не знали, что такое война, но, увидев лица наших родителей, поняли, что произошло что-то страшное. Испугавшись, мы перестали играть и смотрели на чужака.

И с этого дня канал копать перестали. Тяпки и лопаты так и остались лежать на его берегу. Джигиты,   отправляясь   на войну, говорили: «Когда возвратимся, тогда и продолжим». Рабочих рук не хватало не то что на «канальные» работы, а даже на сельскохозяйственные дела.

Мой отец тоже был одним из первых, кто пошел на войну. Я плакала вместе с мамой. До окраины села мы бежали следом за бричкой.

— Все, оставайтесь!  Прощайте! — говорил он, оглядываясь.

Мы, заливаясь слезами, возвращались в айыл.

От отца пришло только два письма. Мы с мамой каждый день надеялись, что придут письма еще…

Осенью сообщили об отце. Оказалось, он погиб еще весной вблизи города Харьков, на Украине. Башкарма специально не показывал похоронку из-за болезни матери. Кроме моего отца, из нашего села погибло трое джигитов. Весь айыл плакал и скорбил по погибшим солдатам. Мы с мамой не верили похоронке и ждали отца.

В эти тяжелые времена у мамы ухудшилось здоровье. Она часто болела. Работать уже не могла.

Прошло четыре года. Мне исполнилось семь лет, и осенью я пошла бы в школу. Мама распорола единственное одеяло с желтоватыми цветочками и сшила мне платье-«разлетайку». Моей радости не было границ.

В этот день объявили об окончании войны. От радости люди то плакали, то смеялись.

— Закончилась война, теперь придет отец! — так я обрадовала всех соседей, показывая свое платье.

На следующий день рано утром пришла соседка тетя Настя, чтобы сообщить и обрадовать хорошей вестью, что ее брат Алексей возвращается раненым с войны. Сказала, что пришла телеграмма, чтобы его встретили. Тетя Настя попросила у деда Матвея его бричку и сказала маме, чтобы она сходила вместе с ней на железнодорожную станцию. Мама согласилась. Я надела свое новое платье. Играя во дворе, ждала приезда брички. Наконец, она приехала. Тетя Настя сделала комплимент насчет моего платья.

— Тебе так идет, что я почти не узнала тебя, — сказала тетя Настя.

Я стала слезать с брички. Мама, испугавшись, спросила:

— Ты куда?

— Мама, я надену свое старое платье, вдруг папа меня в новом не узнает?

Мама, посмеявшись с тетей Настей, сказала:

— Как папа может тебя не узнать, иди так.

Пока мы добирались до станции, я волновалась, что отец не узнает меня в новом платье. Мама и тетя Настя тихо пели печальную песню. Из-за цветущих маков не было видно даже тропинки. Мама, восхищаясь, сказала:

— В этом году необычно зацвели маки!

Вот мы и добрались до железнодорожной станции.

— Поезд приедет ближе к обеду, — сказал железнодорожник.

Мы сидели и ждали. После полудня услышали гул приближающегося поезда. Испугавшись, я спряталась за подол маминого платья. Когда поезд остановился, мы подбежали к нему. Два солдата вывели под руки и помогли дяде Алексею сойти с поезда. У него не было одной ноги до колена. Тетя Настя и мама плакали, радуясь тому, что он жив. А я искала среди людей, сходящих с поезда, своего отца. Поезд, пуская дым, двинулся дальше. Его звук мне казался печальным.

— Почему отец не приехал? — сказала огорченно я  и заплакала.

Мама не стала меня успокаивать и застывшим взглядом провожала поезд. Ближе к вечеру мы приехали в село.

С этого момента прошло немного времени, когда мама скончалась от болезни. Меня забрала к себе тетя.

С тех пор пролетели годы. Я вышла замуж и стала матерью пятерых детей, бабушкой 12 внуков. Но мне не забыть того, что запало в сердце. Когда я вижу весенние маки, слышу звуки проезжающих поездов, перед глазами предстают тоскливые глаза мамы и старые фотографии отца, на которых он молодой и улыбается.

— Бабушка, если отец встретит Вас сейчас, он узнает Вас? — спросила внимательно слушавшая мой рассказ маленькая внучка.

— Мой отец, наверно, не узнает меня. Я сейчас постарела и поседела, — ответила я на вопрос внучки.

— А Вы сейчас бы узнали своего отца? — задала она второй вопрос.

— Да, моя милая, я бы его узнала. Отец мой был молодой, усатый, чернобровый джигит, — ответила я.

Нина Мамыркожоева, с. Полтавка